Посвящается ОвсянГа,
За то, что поверила в моё творчество – с
Самыми тёплыми пожеланиями.

- Я никогда не смогу называть тебя Л…жаль, но это правда, - белокурый мальчишка приподнимается на локте, и синими глазами смотрит на тебя: слегка наивно, но всё же так осторожно.
- Зачем? – ты подтягиваешь его к себе, укрываешь по уши своим одеялом, ждёшь, пока он устроится поуютнее в твоих объятиях и положит голову тебе на грудь. От его волос едва заметно пахнет ванилью; он весь такой нежный… 

- Зачем, Ниа? Я не хочу, чтобы ты называл меня так.
Мальчик задумчиво проводит кончиком указательного пальца по твоему плечу, и в его глазах появляется уже знакомое тебе выражение мечтательности – будто он не на земле, а где-то в облаках.
- Скоро Рождество, Лайт, - шепчет он, склоняясь к твоему уху, и ты понимаешь, что все мысли о несправедливости мира и его несовершенстве уступают место привязанности к этому белокурому подростку, почти что ребёнку. И где-то глубоко внутри, в груди, там, где должно быть сердце, Кира, появляется щемящее сладкое чувство того, что ты нужен кому-то, что тебе любят бесстрашно, самоотверженно, по-детски доверчиво, и в то же время так целомудренно.
Тебя когда-нибудь так любили, Лайт?
- Я знаю…ты сам, как рождественское утро, малыш. Ты – как праздник. Понимаешь меня? - ты задерживаешь дыхание, когда касаешься его щеки ладонью; будто бы боишься, что всё это лишь твоя фантазия, хрупкая и зыбкая сказка. Мгновение – и она уже исчезнет, оставив лишь непонимание и пустоту в душе – такую пустоту, которая не может быть заполнена ничем…
- Я – праздник? – звонкий смех Ниа придаёт ситуации особую прелесть. Мальчишка укутывается в кремово-красное клетчатое одеяло, и его глаза выдают его трогательную невинность. Сжимается сердце, правда, Лайт? Скажи, что ты чувствуешь? Какие эмоции испытываешь, идеальный двуличный Бог, когда притрагиваешься к этому чистому, чудесному созданию? Кто ты в собственных глазах по сравнению с этим ребёнком – совершенство или чудовище?
- Мне нравится, как ты разговариваешь, Лайт, - Ниа легонько целует тебя в щёку, и сразу утыкается в твоё плечо лицом, стеснительно пряча глаза, чем вызывает у тебя невольную улыбку, - Ты всегда так красноречиво сравниваешь окружающие предметы с другими…. Ставишь знак равенства там, где другие поставили бы только прочерк.
- Я не замечал этого за собой, - ты любуешься Ниа, его светлой фарфоровой кожей, безупречными, как у красивой куклы, чертами лица, - напомни мне последнее из таких сравнений…
- Ну, как же! Например, сегодняшним утром, в парке. Помнишь? Тогда ты сказал: «смотри, Ниа…снежинки на твоих ладонях – как крохотные звёздочки, упавшие с небес… иногда мне кажется, что ты благословлён…».
- А ты ответил – «это просто снег он для всех, не для меня одного», - ты еле заметно улыбаешься, и видишь, как эта улыбка находит отражение на лице мальчика.
- Тогда ты склонился ко мне и произнёс: «если бы я мог, я бы отдал тебе все снежинки, чтобы, когда станет темно, они показали тебе дорогу сквозь мрак…»
Вы молчите несколько долгих мгновений; затем ты покачал головой:
- Я и правда хотел бы это сделать для тебя, Ниа.
- Но с тобой мне не страшна темнота, - он доверчиво обнимает тебя, и ты обнажённым плечом чувствуешь прикосновение мягкой ткани его пижамы. Забавной синей пижамки с узором из клубничек. Но эта ягода стойко у тебя ассоциируется с кем-то другим…с Рюузаки.
Ты прогоняешь прочь мысли об Л, не желая вспоминать о нём больше – потому что становится стыдно, и перед собой, и перед этим ласковым парнишкой, готовым простить тебе всё, Лайт.
«С тобой мне не страшна темнота…»
Ты – и есть темнота, Кира, ты сам это знаешь; глубоко в твоей душе поселился этот гнетущий ужас. После смерти Рюузаки ты перестал быть человеком, Ягами…это было самое страшное предательство.
Ты предал любовь ради недосягаемой мечты о господстве.
И никто, кроме тебя, не был виноват, и тем более не был повинен в этой измене Эль. Я ведь он почти что и вправду тебя полюбил.
***
- С Рождеством, малыш, - Лайт вручает тебе большой красивый пакет, в котором лежит коробка с подарком, перевязанная широкой красной лентой. К открытке прилагается ещё и поцелуй, и ты неопытно, но нежно стараешься отдаться на волю горячих губ Ягами. Сам тоже не остаёшься в долгу, в ответ вручаешь ему свой презент, и смущенно отводишь взгляд.
- Ничего особенного, правда, там нет…
- Ты сам – как подарок, - Лайт наклоняется вперёд, и снова неторопливо целует тебя, так ласково; всегда до крайности терпеливый, он знает, что нравится тебе больше всего. Разве он не идеал, Ниа? В свои четырнадцать ты пробовал не так уж много, чтобы сравнивать критично – но разве он не чудо? Всегда угадывает твои сокровенные желания, и не требует большего, не относится к тебе по - собственнически. Ты доволен, малыш? О чём ещё можно мечтать? Всегда внимательно выслушает тебя, поделится советом, расскажет свои предположения о действиях Киры…
Ну и что, что он старше? Это – не проблема…
Прижав к груди так и не распакованный подарок Лайта, ты сидишь возле ёлки, на которой легонько покачиваются большие золотые и красные шары. Ягами даже нарядил рождественское деревце, и ты встречаешь праздник с ним, оставив в стороне работу и всех подчинённых. К чему они, когда за окнами – пушистые белоснежные сугробы, и в доме пахнет мандаринами и яблочным пуншем, а рядом тот, кто, скорее, не друг, а любимый?
Решение, принятое вчера, становится только более уверенным. Ты знаешь, что нужно делать, и не сомневаешься в своём выборе…
- Лайт…
Он поднимает на тебя глаза, так похожие цветом на дорогой, выдержанный коньяк; в глубине их загадочно поблескивают серебристые льдинки чувства. Он все понимает без слов, как ты и надеялся,… ваши губы сливаются в поцелуе, пока он одну за другой расстёгивает пуговицы твоей рубашки… Щёки тут же заливает жаркий румянец, и сердце бьётся гораздо быстрее…
Сегодня ты подаришь Ягами себя, Ниа…
Ткань рубашки соскальзывает с плеч, обнажается светлая шёлковая кожа.
Сознание отказывает в том, чтобы оценивать реальность адекватно. И так сладко закрыть глаза, зная, что хочешь раствориться в ласках Лайта безраздельно, не оглядываясь на предрассудки и чьё-то мнение…
Он обнимает тебя сзади, прижав к себе, ожидая, пока ты устроишься между его колен; от касания его холодных рук по всему телу проходит разряд, похожий на электрический. И, когда пальцы Ягами медленно спускаются вниз, по твоей груди и животу, ты не можешь сдержать тихого стона. Правда, приятно? Лайт шепчет что-то тебе на ухо, но ты не в силах разобрать слова…его ладонь ласкает тебя через ткань джинсов, и ты послушно изгибаешься, прикусывая нижнюю губу, чтобы не простонать снова. Где все мысли? В голове удивительно пусто…
Ты сам помогаешь ему снять с себя джинсы, и торопливо целуешь его, будто боишься, что он уйдёт. Куда подевалась твоя логика, Ниа? Ты – как ребёнок, жаждущий узнать что-то новое… и ты получишь то, что так ищешь в объятиях Лайта. Только не нужно задумываться о том, что ты – лишь кукла в его руках, и твоё податливое нежное тело, с готовностью отзывающееся на его страстные касания, становящиеся всё смелее – тоже просто красивая игрушка…
Чем больше ты будешь думать об этом, Ниа, тем скорее придёшь к неизбежному выводу, что он использует тебя,… а пока получай удовольствие, Лайт научит тебя всему, что посчитает нужным. Он не действует резко, но и не даёт тебе шанса опомниться – и вот ты уже с ним в постели; теперь – как любовник, а не просто, как тёплое и невинное существо, каким был лишь вчера. Изгибаясь в его руках, что ты чувствуешь, когда уходит целомудрие, и ты становишься таким же, как большинство?
- Лайт!
Полу-вздох, полу-крик, отзвук которого теряется слишком быстро, подхваченный увлёкшими тебя в поцелуй губами Ягами.
Теряй невинность с тем, кто нежен, малыш – и пусть горечь измены и предательства ранит тебя не слишком сильно…
А пока что игрушки отброшены в сторону, и тебя учат взрослой любви.
Так учись, пока можешь…
***
Часы на стене тихо тикают.
Уже двенадцать.
Смятые простыни, сбитое дыхание только-только начало восстанавливаться.
Сугробы за окном стали ещё выше, и снег искрится в жёлтом свете фонарей.
Опущенные ресницы.
Объятия.
И шёпот
- С Рождеством, малыш…
***
и только долгое время спустя, когда Ниа узнал, кто есть Кира на самом деле; когда белокурый подросток склонился над телом умирающего Лайта, который был ему раньше всем – другом, любовником, учителем, но оказался всего лишь предателем – тогда лишь Ягами прошептал то, что должен был сказать ещё давно.
Ниа спокойно, бесстрастно глядел на лицо Киры; и слова того заставили юношу вздрогнуть.
- Я был неправ,…прости меня, малыш.
И на мгновение лицо Ниа смягчилось, он склонился и тронул губами лоб Ягами.
- Если небо простит… - ответил он почти ласково, ложась рядом и безмолвно наблюдая, как гаснут последние искорки жизни в глазах засыпающего навеки Бога…