На авторство фика не претендую

Лишь взмах ресниц отделял его от мира смерти,
но именно перед смертью
он и не мог
открыть
глаза.

Все помнят, какую грандиозную сцену устроил Мелло, когда покидал приют. Крики, вопли, перевернутые стулья, взломанные его другом Мэттом системы безопасности. Казалось бы, ему не было дела до того, что остается после него, но это было не так – в приюте он оставил половину себя, хотя никогда никому (кроме этой самой половины) в этом не признавался.
Многие знают, как уезжал Ниа – спокойно и важно, не заботясь о таких деталях, как то, куда именно его везут, кто именно его везет. Он сидел белым пятном в черной машине за тонированными стеклами, на заднем сидении, держал на коленях стопку белоснежной бумаги с черными червячками иероглифов и латиницы и сжимал в ладони телефон.
Немногие заметили, как исчез Мэтт – почти растворился. Однажды он зашел в свою комнату и очень долго не выходил из нее, а когда дверь взломали, в комнате находился лишь стол и ноутбук, на экране которого издевательски синела надпись «Файлы стерты». Причем ни одежды, ни зубной щетки, ни его очков и дисков, при этом окно было закрыто изнутри. Обладатели самых острых языков в Вамми шутили, что Мэтт со всеми своими вещами передался по интернету. Куда? А черт его знает, этого компьютерного гения.
Как уходил легендарный Рюузаки, сейчас никто уже и не вспомнит, но и тогда, когда были живы его ровесники, его исчезновение заметили лишь некоторые – отъезд Ватари был куда более значимым событием. «Живы» - это слово не значит, что Рюузаки был девяностолетним старцем. Другие попросту не дожили до своего двадцатилетия, и единственное, что можно сказать о них, так это то, что они достойны лишь надписи на экране ноутбука Мэтта: «Файлы стерты». Потому что ничто так тщательно не охранялось в Вамми, как частная информация, и имена предшественников и последователей Рюузаки (кроме нескольких, о которых умолчать крайне сложно), никогда не будут никому известны.
Еще можно упомянуть о А: на тот момент его смерть случайно оказалась известна всем в Вамми, но подписка о неразглашении может намного больше, чем это кажется на первый взгляд. Об А забыли очень быстро. Касаемо него остается добавить только один факт: до его смерти Ватари был брюнетом, а после – стал седым. И имя «Арамис» вызывает у него нервную дрожь и дикую тоску в глазах, а буквой «А» не назван больше никто, хотя всем известны два «М». Более того, хоть это не разглашается, было несколько «О» (один из них жив до сих пор, как это ни удивительно) и два «F», но с ними особая история, расскажем ее в следующий раз.

Но есть человек, неожиданного ухода которого не заметил никто. Ни Ватари, ни Роджер, ни сам Рюузаки.
Дело в том, что ВВ ушел из приюта намного позже, чем считается. По официальной версии, он улетал в Токио и должен был присоединиться к одной секретной организации. Самое интересное, что самолет взлетал, имея на борту одного пассажира и двух пилотов, а при приземлении обнаружилось, что пассажир бесследно исчез. Куда? Неизвестно. Это дело замяли.
Наверное, это сделали зря; если бы удалось обнаружить ВВ в тот день, то, возможно, удалось бы предотвратить многие преступления.
Неофициальной версии не существует… Но для Рюузаки это не являлось проблемой.
По плану, сначала покинуть приют должен был ВВ, потом L, а после него выпуск из приюта становился вопросом самих детей (или подростков, в зависимости от уровня подготовки).
Так вот. Роджер честно считал, что ВВ сбежал, чтобы разобраться в самом себе, - что не было неправдой. Ватари был обеспокоен больше, потому что некоторые наклонности ВВ смущали его уже давно. И только Рюузаки не беспокоился и не гадал.
Он знал.
Все те четыре месяца, пока L не перешел в открытый мир (оставаться дольше было нельзя, это навлекло бы на детей опасность), ВВ был рядом с ним. На расстоянии взмаха ресниц.

1.
ВВ был старше L на два года, что не создавало разницы в интеллекте, знаниях и жизненном опыте. Это влияло лишь на отношения между ними. Они оба были людьми, которые покинули приют после того, как им исполнилось семнадцать. Если быть точным, официальный возраст Рюузаки был семнадцать с половиной лет, ВВ – девятнадцать лет и один месяц. Из этого вовсе не следует тот вывод, что они только начинали самостоятельно работать – вовсе нет, за плечами Рюузаки было пять лет работы с полицией, его имя давно стало легендарным. Дела, раскрытые ВВ (а он начинал именно так), тоже стоят под грифом «L», но это ничего не значит – для преступного мира должен был существовать лишь один бессмертный невидимый самостоятельный детектив. В архиве Вамми на карточке ВВ, помимо надписи «Арестован, убит Кирой», стоит весьма солидная цифра: 453. ВВ работал с двенадцати, он начал раньше L, но мотивы его были совсем другими.
Он совершенствовался. Он упражнялся. Он набирался опыта. Он проявлял повышенный интерес к серийный кровавым убийствам, что не могло не встревожить Ватари. Но факт есть факт – в первый год своей практики двенадцатилетний ВВ разбирался в преступном мире лучше десятилетнего L. Впоследствии он утратил свое превосходство, и эта потеря жгла его всю его недолгую жизнь.
Когда ВВ понял, что разум Рюузаки от него закрыт, а способ мышления и вовсе – непонятен, его стала преследовать навязчивая мысль доказать всему миру, что он, ВВ, – первый. Это не было манией величия. Необходимо понимать, что непосредственно к Рюузаки ВВ никогда не испытывал отрицательных чувств. Он его почти обожествлял. Худой парень, обожающий сладости, стал для него идеалом. И единственная цель, которую он преследовал, мысль, которую он твердил себе вечерами перед сном, была мысль о том, что Рюузаки может все.
Тогда возникает следующий вопрос: зачем было вызывать его на своеобразную дуэль? Ответ до тошноты банален – ВВ должен был доказать себе, что он не ошибся, выбирая идеал. И вместе с тем… Он не хотел быть вторым. Он должен был придумать идеальное преступление, чтобы доказать Рюузаки, что ВВ все еще может быть лучшим. Первым. Исключением из правила.

У ВВ были глаза шинигами. Он знал, сколько времени отведено L, он знал его настоящее имя.
Он никогда не верил в справедливость.
Зато он верил в жаркую алую кровь, с шумом бегущую по артериям и венам, стучащую в висках, хлещущую фонтаном из вспоротых запястий, наполняющую багровыми озерцами пустые чернеющие глазницы. Он верил в нее; когда полицейские псы отворачивались, пытаясь побороть тошноту, он с восторгом и восхищением рассматривал засохшие потеки на местах преступлений.
Он любил ее, как любил клубничный джем, - готов был наслаждаться ей днем и ночью, видел ее во сне. Стоя в горячем душе, он представлял, как его омывают потоки горячей солоноватой крови, и от этой мысли по его телу пробегали жаркие томные волны, спускаясь к низу живота.
И, как ни странно, это не было замечено никем, кроме Ватари, - да и тот не пошел дальше обычного беспокойства. Ватари был интересен ВВ лишь одним – он должен был умереть в тот же день, что и Рюузаки.

В тот день, когда бесследно пропал ВВ, Рюузаки разбирался с достаточно скучным делом – скучным из-за низкого уровня интеллекта преступной организации. Все их действия и планы были примитивны и просты. L шумно пил кофе, шуршал бумагами, щелкал мышью, тихо щелкал по клавишам клавиатуры. Можно сказать, что он отдыхал. Правда, в это время пора бы уже отдыхать в кровати, но для него не было таких условностей. Три часа ночи – неплохое время для работы.
- Для тебя это не составляет труда, не так ли, Руюзаки? – раздался тихий голос за его спиной. Рюузаки резко поставил чашку на стол. Немного кофе выплеснулось на клавиатуру. Глупо называть его лишенным эмоций – у L их было так же много, как и у Мелло, но скрывать их он приучился не хуже, чем это от природы было дано Ниа. Но иногда и у Рюузаки бывают проколы. Как в этот раз, когда он испортил клавиатуру и дал ВВ повод негромко засмеяться.
- Я не ожидал тебя здесь увидеть, Бейонд.
- Я и сам не ожидал, что окажусь здесь, - ВВ продолжал улыбаться.
- Как ты объяснишь свое появление в приюте? – Рюузаки пододвинул ВВ стул.
- Не знаю, - тот пожал плечами, - скорее всего, я никому ничего объяснять не буду. Никто ни о чем не узнает… кроме тебя. Но ты не скажешь.
Рюузаки кивнул.
- Есть то, ради чего я должен остаться на несколько месяцев. Если тебе не трудно, попроси приносить побольше еды. Ты же не должен ходить в столовую, как остальные.
- Хорошо, – в конце концов, почему бы и нет? Они знали друг друга уже несколько лет, хотя никогда не общались близко. И у каждого были свои причины действовать так или иначе… - где ты будешь жить?
- Тут есть свободные комнаты, как ты помнишь… а закрытые двери для детей Вамми не помеха. Да к тому же не забывай тот факт, что мы очень похожи. Иногда придется спать у тебя, если ты не возражаешь.
- Как тебе угодно, - Рюузаки пожал плечами. – если хочешь проверить, насколько мы похожи, лучше смени стиль одежды.
- Да. Спасибо.
С этими словами Бейонд исчез, тихо закрыв дверь.

Несколько недель они жили совсем рядом, не видя друг друга. Рюузаки не чувствовал угрозы нападения от Бейонда, Бейонд не чувствовал угрозы разоблачения от Рюузаки.
Рюузаки вышел помыться – и Бейонд неслышно ступает по его комнате, берет себе одежду, скидывает грязную в корзину. Забирает еду, стоящую – специально для него – на подоконнике. Вдыхает запах Рюузаки. Гладит спинку вращающегося кресла. Сидит на краешке постели. Представляя, что через несколько минут здесь будет лежать L, Бейонд каждый раз испытывает возбуждение. Плотно прищуривается, потом резко открывает глаза. Если бы можно было увидеть ветер, то от ресниц побежали бы маленькие алые вихри.
Приоткрывается дверь ванной – Рюузаки всегда открывает дверь за пять минут раньше, чем выйдет – он дает Бейонду время, чтобы спрятаться. Или не прятаться – как пожелает того его невидимый сожитель. Бейонд обычно прячется в углу. Или вылезает в приоткрытое окно. Ждет, пока Рюузаки заснет. Идет в ванную и предается мечтам. Он не знает, как долго еще он пробудет здесь; ему нравится то, что сейчас происходит.
Он очень тщательно убирает за собой – ни одного волоска, ни одной капли пены, держащей его запах, не должно остаться там, где живет сам L. Он не пользуется полотенцем, а сохнет, осторожно ходя по комнате. Ему нравится бояться, что Рюузаки проснется и увидит его таким. Потом он долго стоит над спящим Рюузаки, запоминая его образ. Особенно запоминая закрытые глаза с длинными ресницами. После этого Бейонд одевается и уходит спать в пустующие комнаты на чердаке – чудесное заброшенное место, в котором можно не бояться, что кто-то нарушит ход твоих мыслей.
Иногда Бейонд смотрит в окно на звезды. Над звездами нет имен, но именно поэтому они кажутся ему особенно живыми: они не подчинились тому, кто дал ему эти глаза, они на стали говорить свои имена, они не покажут время своей смерти.
Но все-таки чаще ему снится кровь – такая уютно-теплая, солоноватая, красная. Иногда в его сновидениях мелькают цифры и буквы, иногда – случайные образы и видения. Но один образ повторяется почти каждую ночь – среди алого страстного мира спит прохладным синеватым сном Рюузаки, и темно-серые тени от его ресниц остро гладят сознание блаженно улыбающегося во сне Бейонда…

2.

Целый день лил дождь. По земле неслись потоки грязной воды, обитатели Вамми-хауса избегали высовывать носы на улицу. Только Бейонд немного походил по крыше, а затем спустился к Эл. Уже стемнело, так что его появление вряд ли можно было назвать незаконным.
- Здравствуй, - на этот раз Рюузаки поприветствовал его первый. Он даже не повернулся в сторону ВВ, что слегка обидело последнего.
- Я переночую у тебя? Чердак залило. – это были первые его слова, сказанные вслух за три недели.
- Конечно. Я лягу на полу.
- Не стоит, - Бейонду и впрямь было неловко, - я лягу. Не беспокойся.
Остаток вечера они провели в тишине. Рюузаки работал, сидя за одним компьютером. Бейонд читал, наслаждался горячим кофе и уничтожал запасы клубничного джема. На этот раз он первым пошел в душ, оставив Рюузаки расстилать ему постель на полу. Рюузаки был хорошим хозяином…
L был несколько обескуражен появлением ВВ. Конечно, он помнил, как сам разрешил тому оставаться у него, когда тому будет удобно… И к тому же Бейонд был идеальным гостем (если не считать уничтоженный джем) – он ничем не выдавал своего присутствия, он не стеснял Рюузаки, не оставлял свои вещи в его комнате и не забирал с собой вещи Рюузаки. Все было на месте.
Все это время Рюузаки казалось, что Бейонд – его другая сторона. Они словно были частями одного человека, разорванного на две половины. Они не были противоположностями, и это роднило их больше всего. ВВ любил сладкое не потому, что его любил L. Он прижимал колени к груди не из-за того, что так делал Рюузаки. То, что это именно его привычки, не вызывало у него никаких сомнений, а то, что они с Рюузаки были похожи, только заставляло его улыбаться нежно и безумно.
- Бейонд, у тебя есть полотенце? – L постучал в дверь ванной.
- Нет, - непривычно расслабленно и спокойно проговорил Бейонд. Он уже выключил душ и стоял у двери, когда услышал вопрос. – Я так высохну.
- Ты всегда так сохнешь? – иронично спросил Рюузаки, - возьми полотенце. Я оставил его около двери. И пижаму. Сейчас холодно после дождя.
- Спасибо за заботу. – если бы Рюузаки видел сейчас ласковую улыбку этих тонких губ, если бы заглянул в эти поблескивающие алым пламенем глаза, он бы потерял свое самообладание, он бы вздрогнул и похолодел от страха, потому что, как уже было сказано, он вовсе не был лишен эмоций .
Когда Бейонд лег, Рюузаки неуверенно улыбнулся ему. Это заставило первого сжать зубы, чтобы не выдать себя тихим одержимым смехом. Он ждал, когда Рюузаки выйдет из ванной. Он хотел прикоснуться к его рукам, провести по волосам, стать на какой-то миллиметр ближе к своему второму телу, к своей второй личности. Эти мысли сводили его с ума, заставляли закусывать губы до крови, беспокойно вертеться и сбивать простыню. Закрыв глаза, он видел то же самое видение – на темно-красном фоне закрытых век, под защитой ограды длинных ресниц снаружи, спал L, даря прохладу и спокойствие. На секунду Бейонду показалось, что Рюузаки его зрачков приоткрывает глаза, и крепко зажмурился.
- С тобой все в порядке? – раздался голос настоящего Рюузаки, и Бейонд вздрогнул, поведя плечами.
- Да… просто сон дурной начал сниться, - соврал Бейонд, смотря в сторону. Понятно, что Рюузаки понимает – Бейонд лжет, но у него на это есть причины, и Рюузаки их уважает.
- Спокойной ночи? – спрашивает L,гася настольную лампу и забираясь под одеяло.
- Приятных снов, Рюузаки, - отвечает Бейонд, с силой вдыхая пахнущим L воздух и потягиваясь. Он еще не знает, чего ждать от этой ночи… и от себя.

Через несколько минут Рюузаки замотался в одеяло, укрылся с головой и свернулся клубком. Было холодно. Ему всю жизнь было холодно, но днем было как-то легче – помогал горячий сладкий кофе, одежда, движения. Ночью было хуже – особенно если было прохладно на улице. Одеяло первые полчаса не грело, а только высасывало тепло. По этой причине Рюузаки очень долго стоял в душе.
Он думал о скором уходе из Вамми, об офисе, который сейчас должны оборудовать новейшей техникой, системами безопасности, транспортом. О связях. О смысле жизни. От этих мыслей не становилось тепло, но они помогали поскорее прожить эти самые минуты, пока нагревается одеяло. Тогда Рюузаки подумал о Бейонде – обычно он уходил от этих мыслей, потому что в их отношениях не было никакой логики и последовательности, что выбивало из колеи. То есть нет, логика была, но ему она было недоступна, и это было самым неприятным.
Рюузаки дрожал.
- Холодно? – вдруг спросил Бейонд.
- Немного, - отозвался L. – А как тебе на полу?
- Мне всюду тепло, - объяснил тот, – даже слишком тепло.
- Повезло. Мне всюду холодно. Ночью особенно.
- Тебе снятся сны? – для Рюузаки этот вопрос был настолько же неожиданным, насколько и для самого ВВ.
- Иногда, - прошептал Рюузаки.
Да, ему снились сны. В них было темно, холодно и страшно, и только иногда, когда он спал слишком уж долго и крепко, среди пространства, полного тоски и холода, появлялся теплый мерцающий свет. Рюузаки закрывал глаза во сне и тянулся к нему руками, забывая обо всем.
- А что? Извини, если лезу в личное, - Бейонд сел на одеяло. Не спалось.
- Ну… - Рюузаки тоже сел и повернулся в сторону ВВ, - обычно это ледяная пустыня… Очень неприятное место. Холодно. Жутко.
- Мда, - покачал головой Бейонд. – шел бы ты тогда в мои сны. Там тепло, – и он тихо засмеялся над этой чушью. – У тебя руки, наверное, тоже всегда холодные.
- Наверное, - пожал плечами Рюузаки и протянул Бейонду ладонь.
- Такая… ледяная, - медленно проговорил тот, прикоснувшись к ней кончиками пальцев и не отваживаясь пойти дальше этого.
- Зато у тебя горячие такие… И правда, не должно быть холодно. – Рюузаки неуверенно улыбнулся. Бейонд видел, как над его головой вздрагивают кроваво-красные цифры и буквы и отражаются в его широко распахнутых глазах.

И как-то само, случайно и незаметно, получилось так, что оба они оказались сидящими на полу, разговаривающими о какой-то ерунде и чувствующими себя как никогда полными и правильными. Бейонд держал между ладонями узкую кисть Рюузаки, большими пальцами чуть надавливая на синеватую вену, каким-то шестым чувством ощущая ток его крови – медленный и прохладный на кончиках пальцев, более шумный и теплый – на запястьях, на горле; наверное, возле сердца кровь бежала еще быстрее, и, приложив ухо к груди Рюузаки, Бейонд услышал бы ее шепот…
- Так странно, - говорил Рюузаки, рассматривая свою ладонь в руках Бейонда, - что мы так похожи внешне. И никто никогда нас не путал.
- Потому что когда мы очень близко, мы все же разные. Да и сам посмотри… Мы производим совершенно разное впечатление. Ты – спокойный, уравновешенный, задумчивый… А меня психолог называл потенциальным маньяком, - глаза Бейонда поблескивали красным, и Рюузаки не мог понять, откуда этот блеск, - и кто знает… может быть, не так он и не прав.
- Скажи, В, - Рюузаки назвал его по его букве, - ты смог бы убить человека, если бы очень-очень сильно ненавидел его?
- Зачем? – искренне удивился Бейонд, - мне незачем кого-то убивать. У меня нет особого повода для этого… Нет человека, который вызывал бы во мне такую ненависть.
- А убийство – это разве всегда из ненависти? – тихо прошептал L, опустив голову, - даже среди твоих дел на долю эмоций приходится менее трети. Остальные – ради денег, ради карьеры, ради уменьшения конкуренции. Так ты бы мог? Просто так.
- Да, - Бейонд тоже перешел на шепот. – Я бы мог убить человека, не испытывая к нему ничего. Просто… из интереса. Я хотел бы посмотреть, что он из себя представляет… я бы хотел залезть в его душу и взглянуть, кто он. Но в душу залезть невозможно. А человеческое тело может иногда сказать больше, чем кажется.
Бейонд закрыл глаза и представил себе самые ужасные и кровавые убийства, которые он раскрывал.
- Существует так много способов доставить боль другому человеку, - с тоской в голосе говорил Рюузаки, - и так мало – сделать ему что-либо приятное. Посмотри на наш мир, в который все мы должны нести справедливость. Посмотри на эти кровавые изнасилования, избиения, убийства…
- Человека опьяняет осознание своего превосходства, - шептал Бейонд и представлял себе, как опьянила бы его власть над Рюузаки, какое чистое, детское счастье он бы испытал, увидев его кровь… и какое горе, если бы Рюузаки вдруг умер. ВВ пришел в себя и ясным голосом произнес, - нет, нельзя убить человека, если он еще должен жить.
- Скажи тогда, - лицо Рюузаки приблизилось к лицу Бейонда, - ты бы смог убить сам себя? Тебе же неведомо, сколько еще должен прожить ты…
- Не знаю, Рюузаки, - Бейонд резко вздохнул и схватил того за плечи, - ни себя, ни тебя. Насчет остальных пока не будем.
- Не будем, - послушно повторил L.

Если бы Рюузаки подождал бы тогда еще две-три секунды, Бейонд сам бы выпустил его. У Бейонда и мысли не было о том, чтобы получить кровь Рюузаки прямо сейчас – он еще не намечтался всласть. Но Рюузаки не подождал и попытался ненавязчиво высвободиться.
- Бейонд… - прошептал он, когда тот шумно втянул себя воздух, наполненный его запахом, его зарождающимся страхом, его легкой дрожью. Бейонд прижимался горячими губами к его прохладной шее и с открытыми глазами видел продолжение своего ночного видения.
Рюузаки его снов открыл глаза. Рюузаки в его руках слабо дернулся и задрожал сильнее, уже не пытаясь освободиться.
- Мне кажется, что ты понимаешь, - хрипло проговорил Бейонд, зная: да, Рюузаки сейчас все прекрасно понимает.
Рюузаки видел, как по его ледяному сну пошли трещинки и трещины, как теплый свет стал жарким и требовал чего-то большего, чем…
Кожа Рюузаки была белой, как холодный снег. Кожа Бейонда была раскаленной добела.
Когда горячие ладони скользнули по его спине, Рюузаки чуть выгнулся и приподнялся. Это обжигало, это было слишком, слишком жарко, но без этого было слишком холодно.
Он повернулся спиной к Бейонду, пытаясь сконцентрироваться, но тот лишь обнял его сзади и выдохнул ему в ухо:
- Я знаю, сколько тебе осталось… - эту фразу Рюузаки понял намного позже, когда через несколько лет зачарованно слушал глубокий голос церковных колоколов.
- А тебе? – на вдохе произнес он, чувствуя, как пальцы Бейонда забираются под кофту, гладят живот, легко касаются груди. Оставляют отпечатки пальцев, клеймом прожигающих кожу до самого сердца…
- А вот этого не знаю, – с этими словами Бейонд сдернул с Рюузаки кофту и впился зубами в его плечо. Рюузаки тихо вскрикнул от боли, но для Бейонда это уже не имело значения.
Он услышал его кровь. Ощутил ее на вкус и теперь жадно слизывал с покрывшейся мурашками кожи. Темнота комнаты наполнилась алым цветом, широко распахнутые глаза Рюузаки выражали смесь боли, страха и удовольствия, когда Бейонд зализывал ранку на его плече и припадал к его губам нежным поцелуем. Для Рюузаки было по-прежнему темно, для Рюузаки еще не до конца было понятно, кем же станет Бейонд, но он уже догадывался – стремительно и живо, что ВВ никогда не станет детективом, что он навсегда останется багровым жарким пламенем среди его ледяной пустыни. Что именно ВВ совершит самые страшные убийства, и что только часть из них станет кому-то известна.
Бейонд шел за голосом крови, слушая ее возле ключиц, прижимаясь губами к кадыку, проводя горячим языком по животу. Смятая одежда белым комом валялась возле кровати; Рюузаки лежал на спине, ощущая болезненные укусы зубов Бейонда на своем бедре, но вскрикивая больше от острого удовольствия, когда тот сжимал его талию, плечи, руки сильными пальцами и касался ртом его искусанных прохладных губ.
Когда Бейонд перевернул его на живот и начал целовать спину, спускаясь к пояснице, гладя ладонями бедра, Рюузаки уже не интересовало то количество боли, которое придется сейчас вынести. Он сдавленно вскрикнул, когда Бейонд резко всухую вошел в него и на некоторое время застыл, изогнувшись, прикасаясь губами к его лопаткам. Он тихо стонал от боли, когда Бейонд начал сильно и жарко двигаться, но через какое-то время боль уступила место болезненной чувствительности, когда кровь облегчила движения Беонда. Он шептал о тепле и холоде, когда выгибался под Беондом и двигался ему навстречу, когда пальцы того обхватывали его член и плотно сжимались вокруг, двигаясь вверх и вниз в такт движениям их белых тел. И лишь тогда, когда весь жар, передавшийся Рюузаки от Бейонда, одной неожиданной волной сорвался вниз, прокатившись через все его тело и излившись в ладонь Бейонду, Рюузаки закричал громко и хрипло, как кричат сгорающие заживо. И в ту же секунду он почувствовал такую спасительную теперь прохладу, когда Бейонд с силой прижался к нему и мелко задрожал.

…
- Во что же ты веришь, Бейонд? – голос Рюузаки тусклый и усталый, но теплые теперь пальцы зарылись в волосы Бейонда.
- Не в справедливость, это точно, - чуть грустно смеется Бейонд. – я верю в кровь. Когда ты возьмешься за мое дело, ты будешь знать преступника…
…

Бейонд появился на глаза Рюузаки еще два раза перед тем, как тот покинул приют. За те два раза он передал ему часть сжигающего его пламени и забрал мучивший Рюузаки холод. И это была последняя их встреча как Рюузаки и Бейонда. Тогда они были как никогда близки – щека к щеке, на расстоянии взмаха ресниц, когда взгляды смешиваются и опадают на дно души тяжелыми багровыми каплями.

3.

«Тройное убийство в Лос-Анджелесе» L поручил агенту по имени Мисора Наоми и лично на места преступления не выезжал. Дело закончилось тем, что преступник, известный как ВВ, был пойман и остаток своей недолгой жизни провел, залечивая ожоги в тюремном лазарете.
Он сделал все, что мог. Он наслушался чужой крови, он провел массу наиинтереснейших экспериментов. Единственное, чего он так и не достиг – он не дал понять L, что все еще может быть впереди него… Он слишком много думал о L, он ставил его слишком высоко – и потому слишком низко ставил остальных людей.
Когда Рюузаки зашел в тюремный лазарет, ВВ лежал и безучастно глядел в окно.
- Здравствуй, Бейонд.
- Здравствуй, Рюузаки. Радуешься победе?
L присел на край кровати и провел теплыми нежными пальцами по неровному шраму на шее Бейонда.
- Это не было моей задачей. Я почти ничего не сделал для этого… небольшие загадки, которые ты мне загадал – да, но не более того. Тебя победила Мисора Наоми, а не… - тут Рюузаки назвал свое настоящее имя.
- Я знаю, как тебя зовут. – и Бейонд, чувствуя приближение своего конца, рассказал ему о глазах шинигами. Конечно, он не знал о том, что шинигами существуют… Но без этой информации L вряд ли зашел бы так далеко в своем расследовании.
Они пробыли еще некоторое время вместе – часа два, пока длился их разговор. Не врагов или соперников. Разговор L и BB, Рюузаки и Бейонда. Разговор с щекой на ладони, с искалеченными, изуродованными огнем пальцами в черных волосах, разговор с теплыми живыми губами на редких участках чувствительной кожи среди шрамов.
- Я скоро умру, - сказал наконец Бейонд. – я знаю это. И хочу, чтобы ты тоже кое-что знал… Я всегда буду рядом. Помни об этом.
- Вряд ли мне придется долго помнить, - грустно ответил Рюузаки.
- Ты прав, - Бейонд закрыл глаза, – не особо долго. Прощай, Рюузаки.
- Прощай, Бейонд.
Это была их последняя встреча.
…
ВВ умер от сердечного приступа, широко раскрыв глаза. Если бы можно было увидеть ветер, то в воздух бы поднялись красные теплые вихрики.
…
Когда пришло время L, он, стоя под холодным дождем, услышал голос колоколов и почувствовал прикосновение теплого ветра на своем лице.
- Мы на расстоянии взмаха ресниц, Бейонд.